Библиотека КонтиненТа
2.6. Двойной мятеж узбекского генерала Малика в мае 1997 года и перспективы стабильности Северного антиталибского альянса
Неустойчивое стратегическое равновесие, в котором находились позиции противостоящих друг другу формирований движения Талибан и Северного оппозиционного альянса весной 1997 года, было нарушено вследствие двойного мятежа одного из лидеров североафганской узбекской общины генерала Абдул Малика.
24 мая 1997 года генерал Абдул Малик, командующий узбекскими формированиями движения НИДА в провинции Фарьяб, поднял восстание против генерала Абдул Рашида Дустума, лидера движения НИДА и узбекской общины Северного Афганистана. Войска Малика открыли талибам западный фронт в провинциях Бадгис и Фарьяб, вынудив к капитуляции формирования, верные генералу Дустуму. Поддержку генералу Малику оказали отряды движения НИДА, контролирующие стратегически важный перевал Саланг. Это сделало возможным переброску через Саланг в город Мазари-Шариф крупного формирования талибов численностью до 3 тысяч бойцов во главе с командующим северным фронтом движения Талибан Муллой Абдул Реззаком и министром иностранных дел в правительстве талибов Муллой Гоусом. Генерал Дустум вынужден был бежать из страны через территорию Узбекистана в Турцию.
Падение режима генерала Дустума на севере Афганистана в результате мятежа генерала Малика фактически поставило под сомнение существование антиталибской коалиции, созданной осенью 1996 года после захвата отрядами движения Талибан столицы страны Кабула. Вооруженные формирования Дустума и его союзников занимали ключевое место в составе антиталибского альянса, объединившего практически все афганские политические организации. Узбекская милиция Дустума контролировала 6 северных провинций Афганистана. К тому же, в Афганистане только формирования Дустума обладали признаками регулярной армии. Столица Дустума, город Мазари-Шариф, с момента падения режима Наджибуллы в 1992 году во многом стал выполнять функции светской столицы Афганистана вместо раздираемого гражданской войной Кабула. Здесь размещались все основные дипломатические миссии, представительства международных организаций, концентрировались представители военной и интеллектуальной элиты бывшей Демократической Республики Афганистан.
Армия Дустума располагала авиацией, тяжелыми вооружениями, значительными материальными ресурсами и военной инфраструктурой, оставшимися в наследство от советской армии. Немаловажно было и то, что, начиная с 1993 года, войска Дустума практически не участвовали в боях вокруг столицы страны Кабула. Значит, сохранили в неприкосновенности весь свой военный потенциал. Генеральный консул Турции Мехмат Самсар, базирующийся в Мазари-Шарифе, где находилась штаб-квартира Дустума, полагал, что войска Дустума насчитывали до 60 тыс. человек. На вооружении у них, по его словам, имелись танки, боевые вертолеты, артиллерия, 23 боевых самолета и 27 ракет типа “Скад”/34. Без сомнения, группировка Дустума была самой мощной в военном отношении в составе антиталибской коалиции.
Обстоятельства, которые привели к переходу узбекской общины на сторону движения Талибан, только подчеркивают искусственный характер и неустойчивость созданной осенью 1996 года антиталибской коалиции. Коалиция, получившая название Высший Совет обороны, объединила практически все оставшиеся афганские военно-политические организации. В ее состав весной 1997 года, кроме узбеков Дустума, входили таджикские формирования Раббани/Масуда, шииты-хазарейцы из Хезбе и-Вахдат, пуштунские политические организации бывшего Пешаварского альянса Г. Хекматиара, Халеса, Моджадедди, Наби, Сайяфа, формирования религиозного движения исмаилитов и даже бывший губернатор Герата Исмаил-хан. Этот союз был поддержан Ираном, Россией, Узбекистаном. Такая пестрая по своему составу коалиция, объединившая давних соперников, не один раз участвовавших в ходе гражданской войны в Афганистане в боях друг с другом, должна была продемонстрировать возможность урегулирования афганского конфликта на основе учета интересов всех военно -политических группировок, разумеется, с участием движения Талибан.
Тем не менее, призывы к созданию коалиционного правительства в своей основе реально отражали намерение ННГ Центральной Азии, России и Ирана сохранить режим изоляции зоны афганского конфликта и ННГ Центральной Азии с помощью сохранения буфера в лице полуавтономных псевдогосударственных объединений Северного Афганистана. Ключевым звеном в этом должна была стать узбекская община во главе с генералом Дустумом. Признание мощи политической организации Дустума выразилось в его избрании лидером Высшего Совета Обороны Афганистана, объединившего руководителей всех политических организаций антиталибского альянса.
В то же время, узбекская милиция Дустума не принимала активного участия в боевых операциях против талибов в период с осени 1996 года, момента захвата талибами Кабула, до мая 1997 года, мятежа генерала Малика. Хотя от Дустума ожидали использования всей мощи его свежих формирований для окончательного разгрома талибов и возврата Кабула, армия Дустума, тем не менее, не приняла участия в осеннем наступлении 1996 года отрядов Ахмад Шах Масуда и Хекматиара на столицу Афганистана, ограничиваясь обороной перевала Саланг и западной провинцией Бадгис.
Дустум имел все основания не доверять своим новым союзникам и тем более он не собирался оказывать им помощь в возврате Кабула, что радикально поменяло бы соотношение сил в рамках Северной антиталибской коалиции. Признание лидерства Дустума в Высшем Совете обороны со стороны Хекматиара, Раббани, других оппозиционных деятелей, было вынужденным. Для борьбы с талибами требовалась регулярная армия Дустума. Однако Дустум предпочел сохранить свою армию. Это во многом предопределило неудачу штурма Кабула, предпринятого антиталибской коалицией осенью 1996 года, сразу после встречи глав государств СНГ, членов Договора о коллективной безопасности, в Алматы в октябре 1996 года, последовавшей за взятием Кабула отрядами движения Талибан.
Ахмад Шах Масуд был вынужден отвести свои отряды в Панджшерское ущелье. Для того, чтобы остановить дальнейшее продвижение талибов, формирования Дустума в январе 1997 года взорвали туннель через перевал Саланг, практически полностью изолировав Север Афганистана. Весной 1997 года, после традиционного зимнего затишья, активные военные действия в Афганистане шли на Западе страны, в провинции Бадгис, где существовал единственный удобный доступ на географически изолированный Север Афганистана. Бои носили ярко выраженный позиционный характер без явного преимущества какой-либо из сторон вплоть до мятежа генерала Малика в конце мая 1997 года.
Мятеж генерала Малика был поддержан большинством узбекских полевых командиров. Необходимость сохранения позиций узбекской общины в условиях гражданской войны в Афганистане требовала единства усилий узбекского сообщества при любых изменениях политической конъюнктуры. После переворота генерал Малик автоматически занял позиции лидера движения НИДА и заручился формальной лояльностью со стороны узбекской общины Афганистана. Соответственно, получил контроль над всем военным и политическим потенциалом, накопленным афганскими узбеками под руководством генерала Дустума за годы войны в Афганистане.
Для Афганистана, переход узбекской общины на сторону движения Талибан не выглядел чем-то необычным. В условиях гражданской войны в Афганистане смена фронта была нормальным явлением. Можно вспомнить мятеж самого генерала Дустума против президента Афганистана Наджибуллы в 1992 году. Главный приоритет в условиях гражданской войны заключался в отстаивании интересов той или иной общины или политической группировки в данных, конкретных условиях. Присоединение к движению Талибан, самой сильной в политическом и военном смысле организации в Афганистане, представляющей интересы крупного национального узбекского меньшинства, реально означало на тот момент крах единого фронта антиталибской коалиции.
Судя по развитию событий в мае 1997 года, мятеж генерала Малика планировался заранее. По крайней мере, через день после переворота, 25 мая, о признании движения Талибан немедленно объявил Пакистан. Значит, в Исламабаде, несомненно, знали о готовящемся перевороте. Вялотекущая позиционная война, проходившая весной 1997 года в провинции Бадгис и в горном Хазарджате, могла продолжаться еще очень долго, соответственно, затягивая по времени открытие транспортных коридоров между Пакистаном и Центральной Азией.
Для Исламабада крайне необходимо было радикальное и быстрое решение афганской проблемы. Причем, для Пакистана были в принципе приемлемы любые условия такого решения, включая и возможность мирного урегулирования с участием всех заинтересованных сторон. Однако в условиях нежелания России, Ирана и ННГ Центральной Азии отказаться от буферного объединения в Северном Афганистане в целях сохранения изоляции зоны афганского конфликта, Исламабад был склонен использовать и силовые возможности движения Талибан. Хотя еще 10 апреля 1997 года министр иностранных дел Пакистана Гохар Айюб Хан заявлял, что Пакистан не планирует немедленного признания правительства талибов, предпочитая урегулировать афганскую проблему путем переговоров и создания афганского правительства на широкой основе. При этом министр иностранных дел Пакистана подчеркнул, что “подлинное решение афганской проблемы крайне необходимо для нас, так как торговля со странами Центральной Азии остается заблокированной. Установление мира в Афгани стане позволит приступить к строительству дорог, нефте- и газопроводов между Туркменистаном и Пакистаном через афганскую территорию”/35.
Однако, уже через полтора месяца 25 мая Пакистан официально признал движение Талибан в качестве правительства Афганистана. Через некоторое время к Пакистану присоединились Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты. Немедленное признание Саудовской Аравией движения Талибан нельзя объяснить только участием саудовской компании “Дельта ойл” в совместном с “Юнокал” проекте строительства газопровода из Туркменистана в Пакистан. Роль Саудовской Аравии в регионе всегда была высока. Не случайно, в конце апреля, за месяц до мятежа генерала Малика, Председатель Временного правящего совета талибов Мохаммад Раббани встречался в Саудовской Аравии с королем Фахдом.
Исполняющий обязанности министра информации движения Талибан Амир Хан Муттаки заявил по этому поводу на пресс-конференции в Кабуле, что “Саудовская Аравия в соответствии с общей линией международного сообщества еще формально не признала “Талибан” в качестве законного правительства Афганистана. Однако мы уверены, что состоявшиеся переговоры двух лидеров будут способствовать дальнейшему укреплению отношений между Саудовской Аравией и Афганистаном”/36. Фактически это заявление означает, что мятеж генерала Малика как раз и дал формальный повод, достаточный для признания Эр-Риядом законности правительства Талибан.
Казалось, что афганский конфликт в результате мятежа генерала Малика практически закончился и главная геополитическая задача пакистанской внешней политики - открытие транспортных коридоров по линии Север-Юг из Пакистана в Центральную Азию выполнена. Можно только предполагать о гарантиях и обязательствах, данных генералу Малику в связи с переходом узбекской общины Афганистана на сторону движения Талибан.
Между тем, столь быстрый отказ всей узбекской общины от поддержки многолетнего лидера генерала Дустума, подчеркивает усталость афганских узбеков от продолжающейся долгие годы войны в Афганистане и опасения репрессий со стороны возможных победителей талибов в случае поражения антиталибского альянса. Надо иметь в виду, что районы, контролируемые узбекской милицией на Севере Афганистана, остались к 1997 году единственными, где еще сохранились достижения модернизации жизнедеятельности афганского общества, почти полностью разрушенные на остальной территории Афганистана. Соответственно, распространение военных действий на территорию Севера Афганистана представлялось лидерам узбекской общины более опасным, нежели установление союзнических отношений с движением Талибан.
Североафганское узбекское “псевдогосударственное” объединение, возглавляемое генералом Дустумом, выполняло многие государственные функции, которые не могли быть реализованы в разрушенном войной Кабуле, особенно после прихода к власти приверженцев “чистого ислама” из движения Талибан. В Мазари-Шарифе находились большинство дипломатических представительств, действующих на территории Афганистана, располагались представители военной и политической элиты бывшего коммунистического режима в Кабуле, были сохранены основные объекты инфраструктуры, существовала регулярная армия, имевшая на вооружении танки, тяжелые вооружения и авиацию. Объединение усилий двух наиболее организованных афганских политических группировок, движения Талибан и общины афганских узбеков, реально могло на тот момент обеспечить восстановление целостности афганского государства.
В результате мятежа было нарушено существовавшее до этого момента шаткое военное равновесие между отрядами движения Талибан и войсками антиталибской коалиции (Высшего Совета обороны Афганистана), лидером которой был узбекский генерал Дустум, на севере страны. Движение Талибан стремилось как можно быстрее воспользоваться полученными преимуществами. Экспедиционный отряд талибов появился в Мазари-Шарифе сразу после мятежа Малика. Причем, характерно, что талибы не рассматривали поход на Север в качестве чисто военной операции. Это подтверждает широкое присутствие в составе экспедиционного отряда высокопоставленных чиновников движения Талибан, включая министра иностранных дел Муллу Гоуса, руководителя Центрального банка, группы гражданских министров.
Присутствие министра иностранных дел в военном отряде, вступившем на еще недавно враждебную территорию, могло означать готовность талибов установить контакты с руководством ННГ Центральной Азии на самом высоком уровне. В связи с выходом талибов на узбекско-афганскую границу, такая возможность могла понадобиться. По крайней мере, в планы Исламабада, который стоит за многими военными акциями движения Талибан, вполне очевидно не входило портить отношения с ННГ Центральной Азии и, тем более, не было стремления способствовать дестабилизации положения в центральноазиатских государствах. Известно, что главный приоритет Исламабада в его центральноазиатской политике заключается в открытии транспортных коридоров между Центральной Азией и Пакистаном.
Быстрый успех талибов и установление ими полного контроля над почти всей территорией Афганистана в результате первого мятежа генерала Малика против Дустума, выглядели весьма радикальным решением афганской проблемы. Победа талибов реально приводила к завершению многолетнего афганского конфликта. Фактически сразу движение Талибан было признано в качестве законного правительства Афганистана Пакистаном, Саудовской Аравией и ОАЭ. Не скрывали своей заинтересованности в подобном развитии событий и США. В Вашингтоне госдепартамент даже попал в неудобную ситуацию, поставив вопрос о том, чей флаг должен развиваться над зданием посольства Афганистана, движения Талибан или “правительства” Раббани.
С точки зрения стран, признавших движение Талибан после мятежа генерала Малика, а также США, Турции и некоторых других, окончательная победа талибов решала сразу несколько взаимосвязанных задач - в Афганистане появлялось, наконец, единое реальное правительство, которое обеспечивало контроль над почти всей территорией и с которым можно было вести диалог о гарантиях безопасности, например, газопровода из Туркменистана в Пакистан; фактически завершалась многолетняя война в Афганистане; появлялась возможность в перспективе установить контроль над незаконным оборотом наркотиков, что было невозможно в воюющей стране. К тому же открывалась возможность восстановления прежних и прокладки новых транспортных коридоров к стратегически важному Центральноазиатскому региону. При этом ННГ Центральной Азии избегали угрозы появления масс афганских беженцев на своей территории.
В то же время, все возможные преимущества завершения войны в Афганистане, которые были очевидны для Пакистана, Саудовской Аравии, ОАЭ и ряда западных стран, совершенно не убеждали ННГ Центральной Азии, Иран и Россию. Открытие новых транспортных коридоров на юг из стратегически региона Центральной Азии противоречило интересам Ирана и России. Конкурентная борьба за контроль над транспортными коммуникациями региона Центральной Азии объективно делала Москву и Тегеран союзниками в противодействии интересам Запада.
Наиболее отчетливо геополитические интересы Запада выражались в проектах строительства нефтепроводов по транскавказскому маршруту через Азербайджан, Грузию, Турцию, а также через газопровод через территорию Афганистана. Если подходить к проблеме максимально объективно, прекращение войны в Афганистане в принципе отвечало интересам ННГ Центральной Азии. В то же время, при всей привлекательности расширения количества вариантов транспортировки природного сырья на мировые рынки и преодоления географической изоляции Центральной Азии, для политических элит ННГ более актуальным было сохранение системной целостности региона на основе достигнутого в советские времена уровня модернизации. Что, в первую очередь, подразумевало сохранение изоляции зоны афганского конфликта и территорий ННГ Центральной Азии.
Для ННГ Центральной Азии в результате первого мятежа генерала Малика возникла дилемма, что выгоднее для стабильности системы безопасности Центральной Азии? С одной стороны, наблюдалась перспектива создания единого афганского правительства, основанного на компромиссе интересов этнических пуштунов, возглавляемых движением сторонников “чистого ислама” Талибан, и этнических узбеков, все годы войны в Афганистане контролирующих большинство пограничных с ННГ Центральной Азии афганских провинций. С другой - существовала возможность давления на системную целостность ННГ Центральной Азии со стороны радикально настроенного движения Талибан.
Первый мятеж узбекских формирований генерала Малика разрушил основной фактор обеспечения безопасности региона Центральной Азии - изоляция зоны афганского конфликта путем сохранения буфера, ограждающего ННГ Центральной Азии от влияния извне. После потери Мазари-Шарифа и выхода талибов к узбекской границе, в Афганистане осталось бы только два изолированных очага сопротивления - в горном Хазарджате, где защищались отряды шиитов-хазарейцев, а также в Панджшерском ущелье и в провинциях, прилегающих к Таджикистану - опорных пунктах таджиков Ахмад Шах Масуда. Естественно, что без устойчивых коммуникаций с внешним миром и без поддержки узбекской общины, эти два анклава со временем были обречены на поражение. Соответственно, вставал вопрос о необходимости и возможности для ННГ Центральной Азии дальнейшей поддержки ослабленного до такой степени в результате мятежа генерала Малика буферного объединения в Северном Афганистане.
На первый взгляд причиной поражения талибов на третий день после их появления в Мазари-Шарифе явилось активное насаждение исламских порядков и ожесточенное сопротивление местного населения преимущественно в шиитских районах города, что способствовало внезапному переходу узбеков Малика на сторону антиталибской коалиции. Однако, “внезапное прозрение” генерала Малика и поддерживающих его узбеков относительно исламских порядков, насаждаемых движением Талибан, маловероятно.
За три года правления талибов в Афганистане их устремления и законы были хорошо известны большинству афганцев. Узбеки Малика наверняка хорошо представляли себе, с кем они имеют дело. К тому же, талибы были готовы и на сохранение каких-то прав за узбекской милицией. На пресс-конференции после переговоров с Маликом министр иностранных дел Талибана Мулла Гоус заявлял о создании совместных с узбеками сил безопасности. Судьба же шиитов в Мазари-Шарифе не могла всерьез обеспокоить узбекских лидеров. Скорее всего, столь радикальное изменение фронта узбеками во второй раз в течение нескольких дней было связано с серьезным давлением и одновременно предоставлением определенных гарантий со стороны Узбекистана, России и Ирана.
Иран, Россия, в меньшей мере, Узбекистан все вместе или каждый по отдельности оказались не готовы в мае 1997 года принять окончательную победу движения Талибан в Афганистане. Причем, Иран и Россия, в общем, придерживались одинаковой точки зрения, как на ход конфликта в Афганистане, так и на общую геополитическую ситуацию в регионе Центральной Азии.
Мятеж Малика оказался достаточно неожиданным для Москвы и Тегерана. Переход этнических узбеков на сторону движения Талибан означал резкое ухудшение позиций проиранской партии Хезбе и-Вахдат и таджикского Исламского общества Афганистана Раббани/Масуда, поддерживающих тесные связи с Россией. Установив контроль над северными провинциями Афганистана, где доминировала узбекская милиция, талибы могли бы установить блокаду и шиитов-хазарейцев из Хезбе и-Вахдат в горном Хазарджате и таджиков Ахмад Шах Масуда в Панджшерской долине и на подступах к Кабулу.
Антиталибская коалиция потеряла бы основные коммуникационные линии для снабжения оружием, боеприпасами и продовольствием и должна была воевать на Севере Афганистана с организованными и обученными узбекскими формированиями. В то же время, Москва и Тегеран не собирались отказываться от политики поддержки антиталибского альянса и, следовательно, должны были предпринять серьезные меры для нейтрализации негативного влияния перехода узбекских формирований на сторону движения Талибан.
В более сложном положении оказался официальный Ташкент. С одной стороны, мятеж генерала Малика сохранял особые позиции узбекской общины Северного Афганистана в качестве союзника самой влиятельной политической силы в стране движения Талибан. С другой, перспективы установления власти радикального движения сторонников “чистого ислама” вблизи границ Узбекистана несли прямую угрозу дестабилизации ситуации внутри этой центрально-азиатской страны. Пример соседнего Туркменистана, границы которого с Афганистаном талибы контролировали с 1994 года, не мог быть убедительным для официального Ташкента.
Возможные геополитические плюсы завершения войны в Афганистане и открытия транспортных коридоров в южном направлении, очевидно, не могли в представлении Ташкента перевесить вполне реальные минусы появления радикально настроенных сторонников “чистого ислама” из движения Талибан у границ Узбекистана. Ташкент предпочел придерживаться устоявшейся линии на поддержание режима изоляции зоны афганского конфликта и сохранения буфера в Северном Афганистане. В этой связи, несомненно, только жесткая позиция Узбекистана и прямое давление со стороны Ташкента могли столь радикально изменить позиции генерала Малика и узбекской общины Северного Афганистана спустя всего три дня после первого мятежа против генерала Дустума.
Можно только предполагать, каковы были масштабы этого давления и предоставленных Малику гарантий, однако, результат налицо. 25 мая, в воскресенье, талибы вошли в Мазари-Шариф. Во вторник, 27 мая они провели закрытые переговоры с генералом Маликом. Во второй половине этого же дня министр иностранных дел движения Талибан Мулла Гоус на пресс-конференции заявил о том, что рассматривается вопрос о создании совместных с узбекской милицией сил безопасности. К вечеру 27 мая в Мазари-Шарифе вспыхнули боевые действия, в ходе которых узбекские формирования Малика вместе с шиитами-хазарейцами атаковали талибов/37.
Совместными усилиями узбекской милиции и шиитов-хазарейцев 27-28 мая группировка талибов в Мазари-Шарифе была полностью разгромлена. Главное командование движения Талибан немедленно направило на Север из Кабула новый экспедиционный отряд, численностью в 3000 бойцов, который, однако, был заблокирован за перевалом Саланг отрядами Ахмад Шах Масуда. Сразу после второго мятежа генерала Малика таджикские отряды Масуда перешли в наступление на позиции талибов из Панджшерского ущелья и захватили два ключевых города на стратегически важной дороге из Кабула в Мазари-Шариф. Кроме того, несколько высокопоставленных руководителей движения Талибан попали в плен. Это министр иностранных дел Мулла Гоус, министр гражданской авиации Моулави Ахтер Мохаммад Мансур, командующий войсками Талибан на севере Мулла Абдул Раззак, а также директор Национального банка. Всего в результате разгрома в Мазари-Шарифе в плен попало до 2000 бойцов движения Талибан.
По позициям движения Талибан в ходе событий в Мазари-Шарифе был нанесен весьма чувствительный удар. Талибы понесли большие потери в людях, боевой технике, в плен попало несколько влиятельных руководителей движения Талибан. В ходе гражданской войны в Афганистане после падения режима Наджибуллы в 1992 году, практически не было столь масштабного поражения одного военно-политического объединения за столь короткий период времени. Последствия такого поражения оказались бы губительными для любой афганской военно-политической организации, кроме самого движения Талибан.
В то же время, несмотря на всю масштабность поражения талибов на севере страны, силам антиталибской коалиции не удалось добиться стратегического перелома в войне. Их положение объективно стало хуже, чем в ходе последнего наступления Ахмад Шах Масуда на Кабул осенью 1996 года, сразу после образования единой антиталибской коалиции на Севере страны. Летом 1997 года талибы уверенно контролировали положение на 3/4 территории Афганистана. Им удалось сохранить за собой стратегически важную провинцию Бадгис на западе от Мазари-Шарифа, где ранее проходила линия фронта, и которая попала в руки талибов в результате первого мятежа Малика. Новая линия фронта стала проходить между провинциями Бадгис и Фарьяб.
Главное же заключается в том, что хотя силы антиталибской коалиции и поддерживающие их Иран, Узбекистан и Россия одержали тактическую победу, но, почти наверняка, они потерпели стратегическое поражение. После второго мятежа генерала Малика, шансов на компромисс между пуштунами-талибами и национальными меньшинствами, узбеками, таджиками и хазарейцами осталось очень мало. На стороне талибов, кроме организационных преимуществ, теперь находится и пуштунская солидарность.
После событий в Мазари-Шарифе внутренние противоречия в пуштунских районах объективно отошли на второй план перед задачей реванша и идеей объединения Афганистана. Талибы могли рассчитывать на поддержку в пуштунских районах Афганистана. Нельзя также не учитывать и вполне возможное участие Пакистана, как в виде помощи оружием, так и с помощью военизированных пакистанских пуштунских формирований. Локальная попытка Исламабада добиться завершения войны в Афганистане потерпела неудачу. В то же время, геополитические задачи внешней политики Пакистана остались неизменными.
После известных майских событий коренного перелома в военных действиях на территории Афганистана все же не произошло. Военная активность проходила, так же как и осенью 1996 года, вокруг двух ключевых городов, занимающих стратегическое положение между перевалом Саланг и Кабулом, Джабаль-ус-Сирадж и Чарикар. В ходе наступления 20 июля 1997 года отрядами антиталибской коалиции были захвачены город Чарикар и авиабаза Баграм. Таким образом, повторилось очередное второе наступление на Кабул после его захвата талибами в сентябре прошлого года. Как известно, первое, проводившиеся таджикскими формированиями Ахмад Шах Масуда осенью 1996 года, закончилось неудачей.
Безусловно, последствия разгрома ударной группировки талибов в мае 1997 года на Севере страны в результате двойного мятежа узбекского генерала Малика сказались на боеспособности войск движения Талибан. Помимо нескольких тысяч солдат, убитых и попавших в плен в городе Мазари-Шариф, на севере оказалась блокирована после захвата таджиками Ахмад Шах Масуда перевала Саланг группировка в 3 тысячи боевиков-талибов, направленная на север сразу после разгрома основной группировки талибов в Мазари-Шарифе.
В условиях современного Афганистана потеря по разным причинам около 6 тысяч наиболее подготовленных солдат явилась бы катастрофой для любой военно-политической группировки, кроме движения Талибан. Помимо того, что в распоряжении талибов находятся людские и материальные ресурсы более чем двух третей собственно Афганистана, первые дни после поражения в Мазари-Шарифе показали, что талибы преимущественно рассчитывают на поддержку с территории Пакистана. По сообщениям из Исламабада все возрастающее количество добровольцев прибывало в мае-июне 1997 года из исламских школ Северо-западной провинции Пакистана для участия в боевых действиях на стороне талибов/38. Именно отряды пакистанских добровольцев пуштунского происхождения и позволили талибам смягчить последствия сокрушительного майского поражения на севере страны. Даже последнее скоординированное наступление сил антиталиб ской коалиции на Чарикар не внесло изменений в стратегическую расстановку сил в афганском конфликте.
Однако главным результатом двойного мятежа в узбекской общине Северного Афганистана в мае 1997 года следует считать то, что война приобрела все более отчетливый этнический характер. Это лишний раз подтверждает расстрел почти 2 тысяч пленных талибов, захваченных отрядами Малика в ходе событий в Мазари-Шарифе.
Большинство наблюдателей отмечали все возрастающий этнический характер внутриафганского противостояния летом и осенью 1997 года. По сути дела, после событий в Мазари-Шарифе, талибы реально оказались во главе борьбы этнических пуштунов за восстановление гегемонии в традиционном афганском обществе против военно-политических группировок национальных и религиозных меньшинств и за восстановление целостности государства Афганистан. В то же время, талибы несли прямую угрозу власти традиционной пуштунской аристократии, поставив корпоративные интересы движения Талибан и в некоторой степени общепуштунские интересы, выше интересов традиционной пуштунской элиты. Во многом в связи с этим, сохранялась жесткая оппозиция со стороны влиятельных политиков, этнических пуштунов устремлениям движения Талибан.
Достаточно разрозненная антиталибская коалиция на севере Афганистана включала в себя помимо национальных и религиозных партий и движений, таких как Исламское общество Афганистана таджиков Раббани и Масуда, Партия исламского единства Афганистана хазарейцев Халили, движения узбеков сначала Дустума, затем Малика, организации исмаилитов, и значительное количество чисто пуштунских организаций. В первую очередь это были партии моджахедов, участвовавших в борьбе против советских войск под руководством традиционных пуштунских лидеров, среди которых были наиболее известны лидер Исламской партии Афганистана Гульбеддин Хекматиар, Сайаф, Халес, Гейлани и бывший президент Афганистана Моджадедди. Кроме Хекматиара в годы войны с советскими войсками никто из них не обладал собственными значительными воинскими формированиями. В то же время их влияние в пуштунской среде было достаточно велико.
В период между сентябрем 1996 года, временем захвата талибами Кабула и маем 1997 года, ознаменовавшимся двойным мятежом узбекской милиции, большинство пуштунов, примкнувших к северной коалиции, придерживалось выжидательной тактики, стараясь не участвовать в активных боевых действиях талибов с отрядами религиозных и национальных меньшинств. Активные действия таджиков Масуда, хазарейцев Халили и узбеков Дустума на фронте позволяли полевым командирам (преимущественно пуштунам) в тыловых северных провинциях Кундуз, Талукан и Баглан сохранять высокую степень автономности на контролируемых ими территориях и избегать вовлеченности в активные боевые действия. В какой-то мере, на севере Афганистана продолжала существовать модель организации афганского общества, установившаяся после падения режима Наджибуллы в 1992 году и основанная на принципах существования множества автономных “полуфеодальных” владений.
Второй мятеж узбекского генерала Абдул Малика и разгром талибов в Мазари-Шарифе в конце мая 1997 года резко изменили обстановку на, до тех пор изолированном, севере страны. После захвата таджиками Масуда перевала Саланг, 31 мая отдельная группировка талибов, численностью до 3 тысяч человек, оказалась в окружении в северном городе Пули-Хумри/39. Эта группировка должна была оказать поддержку талибам в Мазари-Шарифе и попытаться сохранить плацдарм для последующего наступления на север. Отрезанная от основных сил и баз снабжения на вражеской территории, в начале июня эта группа талибов должна была быть разгромлена в течение короткого времени превосходящими силами таджиков, узбеков и хазарейцев. Однако, вытеснив противника из Пули-Хумри, антиталибская коалиция не стала его преследовать на территории провинции Баглан, выразив надежду, что полевые командиры-пуштуны в этой пр овинции обеспечат разоружение отряда талибов.
Однако местные пуштуны фактически отказались участвовать в боевых действиях против талибов в провинции Баглан. Местный полевой командир из партии Хекматиара Хезбе и-Ислами Башир Баглани, этнический пуштун по происхождению, был прямо обвинен представителями антиталибского альянса в поддержке талибов в контролируемой им провинции Баглан/40. Экспедиционный отряд талибов беспрепятственно переместился из провинции Баглан далее на север в сторону провинций Кундуз и Талукан.
В течение июня 1997 года, к движению Талибан присоединились многие местные полевые командиры-пуштуны, преимущественно из партий Хекматиара, Халеса и Моджадедди. Это позволило изолированному отряду талибов не только удержаться в северных провинциях страны во враждебном окружении, но и частично установить контроль над провинциями Баглан, Кундуз и Талукан. В результате, под давлением талибов в союзе с отрядами части северных пуштунов свою временную столицу город Талукан в середине июня всего через две недели после разгрома талибов на севере, был вынужден покинуть даже “президент Афганистана” Раббани, который перенес свою резиденцию в город Мазари-Шариф. В конце июня на сторону движения Талибан перешел местный полевой командир этнический пуштун Ариф Хан, который передал северный город Кундуз и большую часть провинции под контроль экспедиционного корпуса талибов/41.
В июне 1997 года пуштуны на севере Афганистана были поставлены перед необходимостью, делать выбор между солидарностью с талибами - этническими пуштунам, впервые появившимся на географически изолированном Севере Афганистана в результате двойного мятежа генерала Малика, и своими временными союзниками из военно-политических группировок национальных и религиозных меньшинств. Сравнительно небольшой отряд талибов, изолированный на севере Афганистана от основных сил движения Талибан, при поддержке местных пуштунов, смог открыть “второй фронт” в тылу антиталибской коалиции. Таким образом, талибы в июне 1997 года получили стратегический плацдарм в северных провинциях Афганистана, что давало им возможность угрожать с тыла коммуникациям и основным базам сил антиталибского альянса. Ключевое значение для стабильности плацдарма талибов имел захват г. Кундуз, располагавшего аэропортом, что позволило д вижению Талибан установить связь со своей северной группировкой по воздуху.
Необходимо отметить, что в мае 1997 года Исламабад был полностью уверен в благоприятном для себя развитии событий в результате мятежа генерала Малика. В ином случае пакистанское руководство не пошло бы на дипломатическое признание талибов, которое, в случае сохранения позиций антиталибского альянса, было способно серьезно повлиять на отношения Исламабада с ННГ Центральной Азии и Россией.
В результате же драматических майских событий в Мазари-Шарифе, Пакистан оказался в некоторой изоляции в своем отношении к афганскому конфликту. Кроме Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов, никто в мире больше не признал движение Талибан. Соответственно, у Пакистана резко сузились возможности для политического маневра. Единственная возможность для Исламабада выйти из сложной ситуации заключалась в том, чтобы в конечном итоге убедить мировое сообщество признать движение Талибан в качестве законного правительства Афганистана и поддержать тем самым позицию Пакистана. Это могло произойти только в случае установления полного контроля талибов над всей территорией страны.
Летом 1997 года в моменты успешного наступления Ахмад Шах Масуда на Кабул казалось нереальным достичь этого в кратчайшие сроки. Поэтому для Исламабада более актуальной тактической задачей стала проблема восстановления отношений с ННГ Центральной Азии, Ираном и Россией, с тем, чтобы сгладить неблагоприятные последствия майских событий 1997 года.
Дипломатическая активность официального Исламабада после провала планов установления полного контроля движения Талибан над всем Афганистаном в мае 1997 года, была направлена на нейтрализацию неблагоприятных для Пакистана последствий этих событий в регионе. Объективно, Пакистан был не заинтересован в продолжении военного противостояния в Афганистане, которое в силу значительной вовлеченности Исламабада в поддержку движения Талибан могло втянуть его в масштабное региональное соперничество с блоком государств, имеющих влияние и интересы в регионе - Ираном, Россией и ННГ Центральной Азии, фактически поддерживающими североафганскую оппозицию. А это в свою очередь не давало возможности решить главную стратегическую задачу пакистанской внешней политики - открытие транспортных коридоров на север в регион Центральной Азии.
Наиболее решительную антиталибскую позицию занимал официальный Тегеран, объективно являющийся конкурентом Пакистана в борьбе за южное направление транспортных потоков из района Каспийского моря. Иран в начале июня 1997 года установил экономическую блокаду афганской границы, иранские официальные лица, в частности заместитель министра иностранных дел Алаеддин Бороджерди встречались на территории северных провинций Афганистана с лидером проиранской партии шиитов-хазарейцев Хезбе и-Вахдат Халили.
В Тегеране летом 1997 года была озвучена идея о возвращении в Афганистан беженцев, проживающих на территории Ирана (около 1.4 млн. человек). Беженцы должны вернуться на территории, находящиеся под контролем “правительства Афганистана” под руководством президента Раббани/42. А так как у Ирана нет общей границы с провинциями, контролируемыми оппозицией, предполагалось осуществить переброску туда беженцев через территорию Туркменистана. Вполне очевидно было желание Тегерана усилить способность афганской оппозиции к сопротивлению, а также укрепить собственные позиции в этой стране. Без всякого сомнения, влияние Ирана на ситуацию в Афганистане сильно выросло после событий в Мазари-Шарифе, где основную роль в разгроме формирования движения Талибан сыграли отряды шиитов-хазарейцев, лояльных Тегерану.
Для Пакистана мнение Тегерана приобрело наиболее важное значение, в связи с неблагоприятным для Исламабада развитием ситуации после провала акции в Мазари-Шарифе.
В конце июня 1997 года Иран с неофициальным визитом посетил бывший президент Афганистана Сибгатулла Моджадедди, который направился с миссией мира по маршруту Пакистан - Иран - Север Афганистана. В Тегеране Моджадедди встречался с министром иностранных дел Ирана Али Акбаром Велаяти, где провел переговоры о прекращении огня в Афганистане и обмене пленными/43. Известно, что незадолго до этого Моджадедди перешел в ряды движения Талибан из Северного оппозиционного альянса. Поездка Моджаддеди была попыткой выяснить позиции сторон и попытаться наладить отношения с Ираном и Северным оппозиционным альянсом. Бывший президент Афганистана олицетворял собой умеренного политика, представителя традиционной афганской элиты пуштунского происхождения, поддержавшей усилия движения Талибан по наведению порядка в разоренном войной Афганистане.
В начале июля, через несколько дней после визита Моджадедди, в Иран был высажен представительный дипломатический десант в составе премьер-министра Пакистана Наваз Шарифа и министра иностранных дел Гохар Айюб Хана. Наверняка, в Тегеране представительная пакистанская делегация обсуждала выдвинутый в июне Исламабадом план по урегулированию ситуации в Афганистане. Пакистан предлагал провести в Исламабаде конференцию с участием пяти соседних с Афганистаном стран, Ираном, Пакистаном, Туркменистаном, Узбекистаном и Таджикистаном, при участии США и России под эгидой ООН.
В ходе переговоров в Тегеране стороны не пришли к какому-либо конкретному соглашению. Иран не дал четкого ответа на предложение Пакистана о проведении межафганского диалога в Исламабаде под эгидой ООН, США и России. Очевидно, Иран рассчитывал сначала узнать точку зрения России и ННГ Центральной Азии, так как, будучи одним из претендентов на действующий транспортный коридор от Каспийского региона к открытому морю, безусловно, не мог позволить себе испортить отношения с ними. Поэтому, вслед за министром иностранных дел Пакистана Гохар Айюб Ханом, сразу из Тегерана направившимся с визитом в Алматы, туда же в столицу Казахстана последовал заместитель министра иностранных дел Ирана Аббас Малеки. На первый взгляд основной темой визита Малеки была дискуссия вокруг статуса Каспийского моря. В то же время, иранский гость стремился в первую очередь выяснить позицию официального Алматы в афганском вопросе и ее возможные изменения в результате новых пакистанских инициатив.
Из Алматы Гохар Айюб Хан совершил 4-х дневный визит в Москву, после возвращения из которого, 11 июля 1997 года, официальный представитель Исламабада заявил, что период непонимания в отношениях между Россией и Пакистаном закончился/44. За три дня до этого, 8 июля, высокопоставленный представитель министерства иностранных дел Пакистана Ифтихар Муршед встретился с руководителями движения Талибан в южном афганском городе Кандагар и призвал их пойти навстречу попыткам Исламабада организовать мирные переговоры в Афганистане/45.
Талибы согласились с идеей создания политической комиссии для формирования правительства в Афганистане, выдвинутой антиталибским альянсом, но отвергли требование оппозиции о демилитаризации Кабула. В свою очередь, талибы потребовали в качестве предварительного условия начала переговоров освобождения пленных талибов, попавших в плен в мае в Мазари-Шарифе.
В конце концов, идею мирных переговоров в Исламабаде принял и официальный Тегеран. Тем более, что мирные переговоры были возможны только на условиях фактического сохранения статус-кво и предоставления широкой автономии территориям, контролируемым оппозицией. Естественно, что Ирану это объективно выгодно, так как не решает существующую проблему дефрагментации Афганистана, а консервирует нынешнее достаточно неустойчивое положение. Оппозиционные лидеры антиталибского альянса неоднократно заявляли, что талибы должны поделиться властью в качестве непременного условия мирного урегулирования.
Однако фактический раздел Афганистана не мог в принципе устроить движение Талибан. Это вступало в противоречие с декларируемыми им принципами объединения всей страны и организации афганского общества согласно идеям “чистого ислама”, первоначальной мусульманской общины. Однако было ясно и то, что без поддержки Пакистана, в том числе и военной, талибам не удастся победить своих противников, в случае, если им будут продолжать оказывать помощь Иран, Россия и страны Центральной Азии.
Летом 1997 года проявилась ситуация, когда политические цели в Афганистане Пакистана и патронируемой им радикальной исламской организацией движением Талибан стали впервые не совпадать. Талибам не удалось установить контроль над всей территорией Афганистана и, следовательно, выполнить главную задачу пакистанской внешней политики - открытия транспортных коридоров в регион Центральной Азии. В связи с этим, Исламабад выражал готовность искать новые варианты решения афганской проблемы.
В то же время, талибы из пропакистанской “марионеточной” организации превратились в самостоятельную политическую силу, сумевшую после майского разгрома в Мазари-Шарифе впервые в новой истории Афганистана объединить почти все пуштунские организации страны. К талибам примкнули влиятельные пуштунские лидеры Халес и Моджадедди, местные пуштуны присоединялись к экспедиционному отряду талибов, в северных провинциях Баглан, Кундуз и Талукан, они пользовались поддержкой пакистанских пуштунов. Так или иначе, именно разгром в Мазари-Шарифе в мае 1997 года сделал движение Талибан реальным лидером пуштунской реставрации в Афганистане.
Возросшее значение и самостоятельность движения Талибан и категорическое нежелание лидеров талибов пойти на мирное урегулирование с Северным оппозиционным альянсом после разгрома в Мазари-Шарифе, фактически дезавуировали дипломатические усилия Исламабада, предпринятые летом 1997 года. Между Пакистаном и движением Талибан наметилось расхождение в оценке ситуации. Естественно, что геополитические приоритеты Пакистана не имели большого значения для движения Талибан. Если Пакистан после событий в Мазари-Шарифе предпринял значительные усилия для нейтрализации негативного впечатления, которое произвели действия пакистанской администрации по поддержке и признанию движения Талибан, то талибы были больше озабочены огромными потерями в Мазари-Шарифе и стремлением добиться реванша.
Конечно, мирное урегулирование на принципах сохранения статус-кво было бы наиболее предпочтительно, особенно для стран Центральной Азии. Несомненно, такой вариант решения афганской проблемы устраивал практически все стороны, так или иначе вовлеченные в конфликт, за исключением талибов, стремящихся к воссозданию единого государства Афганистан. В то же время, нельзя переоценивать наметившееся противоречие в интересах Пакистана и талибов. Пакистан летом 1997 года был так же зависим от талибов, как и талибы от Пакистана.
Поэтому, несмотря на выраженное стремление Исламабада к мирному урегулированию, было совершенно ясно, что в случае если Пакистан не сможет в кратчайшие сроки добиться открытия столь необходимого ему транспортного коридора в регион Центральной Азии с помощью мирных переговоров, то Исламабад, несомненно, пойдет на очередное резкое усиление боевых возможностей движения Талибан. Тем более, что военно-стратегическое положение талибов, даже не смотря на сохранившуюся угрозу Кабулу со стороны отрядов Ахмад Шах Масуда, осенью 1997 года все равно было предпочтительнее, чем в мае этого же года. Несмотря на решительное наступление отрядов Ахмад Шах Масуда в июне-июле 1997 года, в направлении на Кабул, и огромные потери лучших солдат в ходе неудачной акции в Мазари-Шарифе, талибам удалось удержать позиции к северу от афганской столицы. Кроме того, отряды движения Талибан сохранили за собой основные позиции в западной афганской провинции Бад гис, захваченные в ходе майского мятежа генерала Малика, а также приобрели стратегически важный плацдарм в районе северных провинций Талукан и Кундуз.
Таким образом, обстоятельства, связанные с двойным мятежом генерала Малика в мае 1997 года, привели к резкому изменению общей ситуации в Афганистане. Попытка движения Талибан в союзе с афганскими узбеками добиться решительной победы над антиталибским альянсом и объединить Афганистан под своим контролем, закончилась неудачей. В результате второго мятежа Малика было восстановлено единство военно-политических группировок, составляющих антиталибский альянс. В то же время, талибам удалось установить контроль над рядом стратегически важных районов Северного Афганистана и тем самым оказывать постоянное давление на позиции антиталибского альянса.
Между тем, в результате событий в Мазари-Шарифе, значительно изменился характер внутриафганского противостояния. В первую очередь, заметно усилился этнический фактор. Начало массового перехода местных пуштунов на сторону движения Талибан при появлении отрядов талибов в северных провинциях Афганистана, означало, что гражданская война в Афганистане вес более отчетливо приобретает характер межнационального конфликта.
Для местных полевых командиров, этнических пуштунов, идея пуштунской реставрации стала более привлекательной, чем лояльность и принадлежность к той или иной военно-политической группировке. Во многом, поэтому, хотя видные политические деятели из числа пуштунской традиционной элиты, такие как Хекматиар и Сайяф, и сохраняли свои тесные отношения с Северным антиталибским альянсом, принадлежащие к их военно-политическим группировкам местные полевые командиры Башир Баглани в провинции Баглан и Ариф Хан в провинции Кундуз перешли на сторону движения Талибан.
Причем, надо отметить, что произошло это буквально через несколько недель после сокрушительного поражения талибов в Мазари-Шарифе и успешного начала наступления Ахмад Шах Масуда в направлении на Кабул. Это невозможно объяснить только подкупом местных полевых командиров со стороны движения Талибан. Этот аргумент часто используется для объяснения военных успехов талибов. Вопрос о качественно новом уровне пуштунского национализма, предложенном движением сторонников “чистого ислама” Талибан, стал чрезвычайно актуальным летом 1997 года.
Особенно показательна ситуация с присоединением к движению Талибан видного полевого командира Ариф Хана из партии Иттихад и-Ислами (Исламский союз за свободу Афганистана), возглавляемой Абдурап Расул Сайяфом. Именно эта партия считалась сторонником ваххабитских идей в Пешаварском альянсе моджахедов. Саудовская Аравия все годы войны против советского присутствия оказывала этой военно-политической группировке адресную военную и материальную помощь/46. В то же время, партия Сайяфа являлась активным участником антиталибской оппозиции.
Резиденция самого Сайяфа находилась в г. Талукан рядом с резиденцией президента Раббани. Ваххабиты Сайяфа с 1994 года боролись с талибами, которых часто обвиняют в принадлежности к “ваххабитам”. Сайяф в данном случае выступал, в первую очередь не как лидер ваххабитов Афганистана, а как представитель традиционной афганской элиты, интересам которой угрожало движение сторонников “чистого ислама” Талибан. Соответственно, переход полевого командира партии ваххабитов Сайяфа Ариф Хана на сторону движения Талибан в июле 1997 года, нельзя рассматривать в контексте идеологической солидарности. Эта же солидарность не помешала самому Сайяфу покинуть Талукан вместе с Раббани при угрозе его захвата талибами/47. Более вероятно, что переход Ариф Хана на сторону талибов был обусловлен теми же причинами, что и у других северных пуштунов - усиливающимся этническим характером внутриафганского противостояния. Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан 9 ию ля отметил, что конфликт в Афганистане все более отчетливо приобретает этнический характер/48.
Одновременно, с началом перехода этнических пуштунов на сторону движения Талибан летом 1997 года, серьезные изменения произошли и в расстановке сил внутри антиталибского альянса. События в Мазари-Шарифе и бегство многолетнего лидера узбекской общины генерала Дустума в Турцию, привели к ослаблению общих позиций афганских узбеков в рамках Северного альянса. Решающую роль в разгроме талибов в Мазари-Шарифе сыграли шииты-хазарейцы из проиранской партии Хезбе и-Вахдат. После майских событий 1997 года шииты-хазарейцы заметно усилили свои позиции в Мазари-Шарифе, ключевом городе сил антиталибского альянса.
Если при генерале Дустуме узбекская община безраздельно господствовала на Севере Афганистана и в Мазари-Шарифе, то летом 1997 года, при генерале Малике, ей приходилось соперничать за влияние с другими организациями антиталибского альянса. И, в первую очередь, с партией шиитов-хазарейцев Хезбе и-Вахдат.
Тем самым, в системе, объединяющей Северный антиталибский альянс, после майских событий в Мазари-Шарифе появилось дополнительное напряжение, связанное с ослаблением позиций узбекской общины. В результате двойного мятежа генерала Малика афганские узбеки фактически потеряли прежнее положение, занимаемое ими в Афганистане с середины восьмидесятых годов.
Общие изменения в расстановке сил после майских событий в Мазари-Шарифе привели к необходимости внести коррективы в тактические задачи антиталибского альянса. Начало процесса перехода летом 1997 года этнических пуштунов на сторону движения Талибан, включая видных деятелей традиционной пуштунской элиты, таких как Моджадедди и Халес, обозначило весьма невыгодную для антиталибского альянса тенденцию. Дальнейшее обострение этнического характера конфликта могло привести к тому, что северным военно-политическим группировкам национальных и религиозных меньшинств пришлось бы столкнуться с объединенными силами пуштунов Афганистана. Что резко снижало шансы антиталибской коалиции не только на военный успех, но и на возможность удержать стратегическую оборону на географически изолированном Севере Афганистана.
Целостность стратегической линии обороны Севера Афганистана была нарушена в связи с образованием плацдарма, контролируемого движением Талибан и местными пуштунами в северных провинциях Кундуз, Талукан и Баглан. Плацдарм располагался в тылу войск Ахмад Шах Масуда. Одновременно, талибы из Кундуза могли угрожать основным коммуникационным линиям антиталибского альянса в Таджикистан и Узбекистан.
Кроме того, ослабление позиций узбекской общины в результате двойного мятежа генерала Малика привело к ослаблению единого консолидирующего центра власти в северных провинциях, который долгое время был представлен властью генерала Дустума. Доминирование Дустума на Севере Афганистана вплоть до мая 1997 года никто не мог подвергнуть сомнению. Власть же преемника Дустума генерала Малика оспаривали летом 1997 года в Мазари-Шарифе шииты-хазарейцы. В условиях борьбы за влияние в Северном оппозиционном альянсе после ухода с политической сцены генерала Дустума и ослабления гегемонии узбекской общины, повысилась самостоятельность многочисленных местных полевых командиров, прежде зависимых от генерала Дустума. Генерал Малик оказался неравноценной заменой многолетнему узбекскому лидеру Дустуму.
В этих условиях, перед антиталибской коалицией стояла задача попытаться определить линию поведения в сложившейся летом 1997 года достаточно непростой политической ситуации.
Вопрос заключался также в том, кто из северных военно-политических группировок возьмет на себя ответственность за поддержание единства Северного оппозиционного альянса. После падения Кабула 24 сентября 1996 года и проведения встречи на высшем уровне глав государств Центральной Азии и премьер-министра России в Алматы 4 октября, доминирующие позиции в антиталибском альянсе занимала наиболее организованная и мощная в военном отношении группировка генерала Дустума. Однако, Дустум придерживался принципа пассивной стратегической обороны, не стремясь выйти за пределы контролируемых им территорий. Например, для того, чтобы помочь Масуду взять столицу страны Кабул. Естественно, что вся антиталибская коалиция вынуждена была следовать политике основной северной военно-политической группировки, возглавляемой генералом Дустумом, который одновременно, являлся руководителем Высшего Совета Обороны. Напомним, что Высший Совет Обороны Афганистана был создан осенью 1996 года с участием всех оппозиционных талибам организаций, сконцентрированных на Севере страны, специально под генерала Дустума.
Генерал Дустум так и не использовал всю военную мощь своей группировки для решения главной стратегической задачи - разгрома движения Талибан. В то же время, линия на стратегическую оборону Севера была заведомо обречена на провал. Стратегическая инициатива в этом случае принадлежала талибам, которые к тому же обладали значительно большей степенью организованности и единства, чем Северный антиталибский альянс. Планомерное давление талибов на позиции антиталибского альянса не могло не дать результата. Особенно, с учетом того, что геополитическая ситуация, сложившаяся в регионе, настоятельно требовала открытия транспортных коридоров из Пакистана в Центральную Азию.
Перед антиталибской коалицией летом 1997 года стояли две взаимосвязанные задачи. С одной стороны, необходимо было определиться с тактикой действий на ближайшую перспективу. С другой, нужно было попытаться преодолеть неблагоприятное для антиталибской коалиции развитие ситуации, связанное с обострением этнического фактора во внутриафганском конфликте.
В связи с этим, определение тактики действий сил антиталибского альянса заключалось в выборе направления для нанесения основного удара. После майских событий в Мазари-Шарифе стало ясно, что пассивная оборона Севера Афганистана не может иметь успеха в противостоянии с движением Талибан. К тому же, стала чрезвычайно актуальной проблема лояльности, как отдельных полевых командиров, так и целых военно-политических группировок.
Вопрос об определении тактики действий сил антиталибского альянса в большей степени имел отношение к “правительству Афганистана” президента Раббани. После падения генерала Дустума наиболее сильной и влиятельной организацией в составе антиталибского альянса стала преимущественно таджикская группировка Раббани/Масуда, которая реально заняла место партии Джумбиш и-Милли генерала Дустума, представлявшей интересы узбекской общины. Перед организацией Раббани/Масуда было только два возможных варианта действий.
Первое - попытаться восстановить целостность системы стратегической обороны Северного Афганистана на тех позициях, которые она занимала до майского мятежа в Мазари-Шарифе. Для этого было необходимо ликвидировать изолированный на Севере в провинции Кундуз плацдарм, контролируемый талибами и их союзниками из числа северных пуштунов.
Второе - постараться добиться максимально возможного преимущества над талибами и вынудить их пойти на заключение мирного договора, который фактически бы закрепил особый статус северных территорий, а также обеспечил место в политической системе Афганистана военно-политическим группировкам национальных и религиозных меньшинств. Для достижения этой цели были необходимы решительные военные успехи и, в первую очередь, захват столицы страны Кабула.
Объективно, для организации Раббани/Масуда второй вариант выглядел намного предпочтительнее. Линия на стратегическую оборону Севера Афганистана уже доказала свою неэффективность в результате майского мятежа в узбекской общине и последующего перехода части северных пуштунов на сторону движения Талибан. Следовательно, тратить усилия мощной в военном отношении группировки Масуда на ликвидацию плацдарма в провинции Кундуз означало всего лишь вернуться к исходным позициям. А это наверняка не приблизило бы антиталибский альянс к решению в нужном русле афганской проблемы.
Этот вариант был заранее не выгоден организации Раббани/Масуда. К тому же, в случае наступления на северный плацдарм талибов в провинции Кундуз формированиям Масуда пришлось бы вступить на территории, контролируемые северными пуштунскими полевыми командирами, что с учетом реалий афганской войны, несомненно, усилило бы их сопротивление. В конечном итоге, это могло спровоцировать переход оставшихся на Севере пуштунов, лояльных организациям Хекматиара, Сайяфа и других, на сторону движения Талибан, что могло существенно ухудшить общее стратегическое положение антиталибского альянса.
Во многом, исходя из соображений целесообразности, “правительство Афганистана” президента Раббани попыталось летом 1997 года перехватить стратегическую инициативу у движения Талибан. Как следствие бурных событий мая-июня 1997 года, 12 августа была проведена реорганизация внутри антиталибского альянса. Произошедшие изменения в расстановке сил внутри антиталибского альянса нашли свое отражение в форме произошедшей реорганизации.
В качестве верховного органа антиталибского альянса снова стало выступать “правительство Афганистана”, сформированное при президенте Раббани. В отличие от Высшего Совета Обороны, председателем которого был генерал Дустум, “правительство Афганистана” Раббани пользовалось международным признанием и занимало место Афганистана в Организации Объединенных Наций. Генерал Малик занял пост министра иностранных дел, что означало заметное снижение значения узбекской общины в Северном антиталибском альянсе по сравнению со временами генерала Дустума. Пост министра обороны занял Ахмад Шах Масуд, премьер-министром был назначен Абдур Рахим Гафурзаи, видный политик из партии Раббани/Масуда - Исламское общество Афганистана, этнический пуштун по происхождению. Вице-президентом стал Карим Халили, лидер партии шиитов-хазарейцев Хезбе и-Вахдат.
Наблюдатели в Кабуле отмечали, что “новая администрация была призвана представить действенную альтернативу движению Талибан”/49. В этой связи большое внимание, с целью нейтрализации значения пуштунского фактора во внутриафганском конфликте, уделялось должности премьер-министра. Пуштун Гафурзаи долгое время был представителем Афганистана при ООН от “правительства” Раббани, имел обширные международные связи. Кроме того, его назначение было адресовано этническим пуштунам, находившимся в оппозиции движению Талибан, и одновременно, подтверждало возросшую роль организации Раббани/Масуда в рамках антиталибского альянса.
Символично, что встреча, на которой была проведена реорганизация “правительства Афганистана” прошла в районе перевала Саланг, фактически на “нейтральной” территории. Перевал Саланг находился в зоне совместной ответственности всех трех основных партий антиталибского альянса и имел стратегически важное значение как для коммуникаций между различными частями страны, контролируемыми формированиями антиталибской коалиции, так и для обороны северных провинций. Одновременно, перевал Саланг находился в непосредственной близости от Кабула, главной цели антиталибского альянса летом 1997 года.
Таким образом, в конце лета 1997 года приоритеты антиталибского альянса на ближайшую перспективу были определены. Ставка была сделана на активизацию усилий альянса в южном направлении. На момент совещания в середине августа, войска Ахмад Шах Масуда стояли в 20 км. к северу от Кабула.
Характерно, что доминирование группировки Раббани/Масуда в составе антиталибского альянса привело, в том числе и к тому, что формирования именно этой организации должны были сыграть основную роль в военных операциях против движения Талибан. И узбеки Малика, и шииты-хазарейцы Халили продолжали придерживаться линии на стратегическую оборону, не желая выходить за пределы контролируемых ими территорий. Во многом поэтому, формированиям партии Раббани/Масуда пришлось решать общие стратегические вопросы антиталибской коалиции в основном силами своей организации.
Если признать, что по боевым возможностям, после событий в мае-июне 1997 года, формирования трех партий антиталибского альянса были примерно равны, тогда получается, что министр обороны “правительства Афганистана” Ахмад Шах Масуд мог использовать в летнем наступлении только примерно одну треть наличных сил антиталибской коалиции. Формирования узбеков и шиитов-хазарейцев держали пассивную оборону в западной провинции Фарьяб и горном Хазарджате, одновременно ограничивая возможное давление со стороны изолированного северного анклава талибов в провинции Кундуз на основные коммуникационные линии антиталибского альянса.
Следуя достигнутым договоренностям, двадцатого августа 1997 года войска, лояльные Ахмад Шах Масуду, предприняли наступление на Кабул, закончившееся неудачей. На следующий день, 21 августа в авиакатастрофе в горном Хазарджате погиб вновь избранный премьер-министр “правительства Афганистана” Абдур Рахима Гафурзаи/50. Гибель, избранного за неделю до этого премьер-министра, этнического пуштуна Гафурзаи, нанесла серьезный удар по планам антиталибской коалиции.
Три основные партии антиталибской коалиции - узбекская Джумбиш и-Милли, Хезбе и-Вахдат шиитов-хазарейцев и Исламское общество Афганистана таджиков Раббани и Масуда, не смогли больше выдвинуть из своих рядов значительных политиков, пуштунов по происхождению. После гибели Гафурзаи, исчезла последняя возможность придать усилиям антиталибской коалиции хотя бы формальный общеафганский статус. Этнический характер реально стал доминировать в оценке внутриафганского конфликта.
Тем не менее, отрядам Ахмад Шах Масуда удалось развернуть активные боевые действия против талибов сразу по двум стратегическим направлениям. Наряду с активизацией усилий формирований Масуда под Кабулом, его войска развернули наступление на позиции талибов в восточной провинции Кунар, где 30 августа им удалось захватить административный центр провинции город Асмар. Асмар расположен в 110 километрах от крупного южного города Джелалабад, “на единственной автостраде, соединяющей Афганистан с пакистанской провинцией Пешавар, откуда движение Талибан получает оружие и боеприпасы”/51. Бои также шли в районе городка Дара-Нур в 40 километрах от Джелалабада. Захватив Асмар, отрядам Ахмад Шах Масуда удалось частично отрезать движение Талибан от Пакистана, нарушив основные коммуникации талибов.